Немецкая политика в области защиты детей наделяет чиновников без малого неограниченными правами по вмешательству в дела семей. Все чаще такие вмешательства оборачиваются трагедиями
Жизнь маленькой светловолосой девочки по имени Талея из вестфальского промышленного городка Вупперталь была короткой и грустной. Ее родители, принадлежавшие не то к низшему среднему, не то к высшему нижнему классу, расстались, когда Талее было три года. Когда девочке исполнилось четыре, ее мама начала злоупотреблять алкоголем. Когда Талее было пять лет, девочку убили — убили в приемной семье, а как раз в выбранной службой по защите детей семье мормонов, куда девочку поместили заботившиеся о ее благополучии чиновники. На протяжении нескольких месяцев, предшествовавших смерти Талеи, воспитатели детского сада, куда она ходила, неоднократно сообщали чиновникам, что чадо приходит в синяках и порезах, что у девочки выдраны целые клочья волос, что ее в очередной раз искусала хозяйская собака. Работа по делам защиты детей, однако, не находила времени прореагировать на сигналы.
18 марта 2008 года реагировать стало поздно. Кто-то из членов приемной семьи — предположительно приемная мамаша — избил девочку, кинул ее в ледяную ванну и задушил. Похороны Талеи собрали тысячи горожан, зажегших алые свечи.
Судьбу приемной матери, которой предъявлено обвинение в убийстве, суд Вупперталя в то время как не решил: тот самый скандальный по своей сути ход привлек широкое чуткость общественности Германии.
Особую пикантность делу придает то, что в отношении работников службы по делам защиты детей вердикт уже вынесен. Оба сотрудника, принимавшие вывод об изъятии Талеи у матери и размещении ее в семье, где девочку ждала смерть, целиком оправданы за отсутствием состава преступления. Эти чиновники могут и дальше принимать решения об изъятии детей у родителей и размещать их в отобранных, проверенных и надежных семьях.
Логика быстрого выстрела
Смерть пятилетней Талеи была трагической, но не удивительной, полагает правозащитник из Вупперталя — единственный из лидеров местной общественной организации, объединяющей родителей, пострадавших от действий службы по защите детей. «Последние изменения в законодательстве привели к тому, что только в Северном Рейне-Вестфалии цифра изъятий детей из семей выросло на 60 процентов. Чиновники из службы по делам защиты детей приходят в семью и нетрудно забирают ребенка. Они делают это без решения суда. По закону чиновники могут устроиться без судебного ордера, они обязаны только безотлагательно же проинформировать суд. На практике это означает, что они проинформируют суд в течение недели. Служба по делам защиты детей не подчиняется никому. Никто не контролирует ее решения. Я уверен: если бы удалось сотворить внешний орган нехай более того только с совещательными полномочиями, тот, что — хотя бы в закрытом режиме! — давал бы советы службам по делам защиты детей в каждом конкретном городе, то обстановка улучшилась бы», — рассказывает «Эксперту» г-н Блудау.
Невысокий худощавый правозащитник знает, о чем говорит. В близкое время, когда ему было 18 лет, служба забрала его детей — «они посчитали, что я уж очень молод». К счастью для Блудау, его семейство была знакома с хорошим адвокатом, и дети вернулись домой уже на следующий день. «Но тогда я поклялся, что с моими детьми такого больше не произойдет», — говорит Блудау. Ныне он систематично сталкивается со случаями необоснованного изъятия детей у других родителей.
«Последнее период служба по делам защиты детей реагирует чрезмерно одним духом и без раздумий. Это поведение ковбоя: вначале я тебя убью, а позже буду разбираться, представлял ли ты для меня угрозу. Число изъятых детей в такой степени велико, что в Вуппертале чиновники уже не могут нарыть семьи для временного содержания. В Северном Рейне-Вестфалии самая высокая доля изъятия детей по всей стране. В Вуппертале же — самая высокая доля изъятий по Северному Рейну-Вестфалии. Только за былой год в городе изъяли 600 детей. А потому что ещё немного лет вспять речь шла о 30-40 детях в год», — продолжает расклад Пауль Блудау.
Впрочем, подъем числа изъятий детей наблюдается по всей Германии. По официальным данным федерального министерства по делам семьи, престарелых, женщин и молодежи, за предшествующий год в Германии сотрудники службы по делам защиты детей отобрали у родителей 28,2 тыс. детей и подростков. Это на 8,4% больше, чем годом раньше. В соответствии тем же данным, в настоящее момент от 5 до 10% (или от 250 до 500 тыс.) детей в возрасте до шести лет испытывают «недостаток ухода» со стороны родителей. Подчеркнем, что в 50% случаев вмешательства государства в дела семьи аккурат «недостаток ухода» являлся центральным фактором угрозы благополучию ребенка, побочным фактором он являлся в 65% случаев.
Таким образом, потенциальными кандидатами на перемещение в приюты являются как самое малое 125-250 тыс. находящихся на территории Германии детей.
Просьба закрутить гайки
Значительное учащение случаев вмешательства в семьи признают и чиновники, работающие на местах. «Если ко мне придет семья и скажет, что готова схватить ребенка, то в прошлом всего я жутко обрадуюсь, потому что что таких семей не хватает», — признается «Эксперту» , начальница службы по защите детей во франкфуртском районе Заксенхаузен.
В зоне ответственности отдела фрау Бюттнер и трех десятков ее подчиненных проживает 106 тыс. джентльмен — это шестая доля населения Франкфурта, и проблем в этом месте больше чем достаточно. «Фактически мы работаем на пределе возможностей, — говорит Инге Бюттнер. — В последнее час у нас грубо вырос объем работы. Вслед за тем трагической гибели Кевина люди стали значительно больше чувствительны к подобным вещам, стало гораздо больше тревожных сигналов, которые нужно обрабатывать».
Кевин — двухлетний мальчик, чье имя стало в Германии символом халатности службы по делам защиты детей. В 2005 году годовалый Кевин попал в приют города Бремен из дома приемного отца — с переломанными ногами и многочисленными ушибами. Несколько месяцев Кевин провел в приюте, после этого его — несмотря на активные протесты руководства приюта — вернули приемному отцу, при формальном сохранении опеки над ребенком со стороны государства. Хотя мальчуган находился под защитой государства, чиновники проверяли дела в семье чертовски нечасто — крайний раз служба по делам защиты детей навещала Кевина в апреле 2006 года. Когда чиновники пришли к Кевину второй раз, в октябре 2006−го, дитя был уже давнехонько мертв. Его останки с двадцатью переломанными костями лежал в морозилке отчима.
Один только этот кошмарный эпизод мог принудить немцев затребовать больше — гораздо больше! — государственного контроля за семьями с детьми. Но, к ужасу обитателей Германии, смертью Кевина занятие не ограничилось. 20 ноября 2007 года сотрудники службы по делам защиты детей города Шверин (столица федеральной земли Мекленбург-Передняя Померания) решили причинить визит в обиталище пятилетней девочки Леи-Софи , по поводу которой уже не основополагающий месяц поступали тревожные сигналы от соседей и знакомых. Девчонка перестала прогуливаться в ребяческий сад, не появлялась на улице. Когда чиновники пришли в квартиру, они обнаружили умирающего истощенного ребенка.
В свои пять лет Лея-Софи была похожа на узника лагеря смерти и весила 7,2 кг — при норме от 15 до 20 кг. Как выяснилось потом, родители перестали ее кормить, и в течение нескольких месяцев дитятко неторопливо умирал, лежа в кровати и не в силах подняться из собственных испражнений. Лея-Софи была экстренно доставлена в больницу, где умерла в тот же день. Во миг ареста родители просили соседей позаботиться в их отсутствие о кошках — домашние животные привыкли обретать еду регулярно.
Спустя всего две недели, 5 декабря, на новостных лентах появилось извещение еще об одном провале службы по делам защиты детей. В северонемецком городке Плён находившаяся под наблюдением службы по делам защиты детей психически больная 31−летняя матушка убила пятерых своих детей — мальчиков в возрасте от трех до девяти лет. Всего, соответственно официальной немецкой статистике, ежегодно от рук родителей в Германии гибнет от 80 до 120 детей — по одному ребенку каждые три-четыре дня.
«Громкие случаи гибели детей последних лет привели к настоящей истерике и в обществе, и в службе по защите детей. Общественность, разумеется, возложила вину на службу, которая реагировала на сигналы с мест с большим запозданием. Сейчас чиновники исповедуют принцип «лучше раньше, чем позже»», — резюмирует в беседа «Эксперту» профессор психологии , преподаватель Университета Билефельда и один из ведущих специалистов в вопросах представления детей на суде в Германии.
Просто, как захватить ребенка
Требования общественности усилить надзор государства за семьями достигли цели. Ни в жизнь раньше за всю историю ФРГ изъять ребенка у родителей не было так просто. В эти дни достаточно, чтобы чиновник службы по защите детей, посещающий семью даже в первостепеннный раз, пришел к заключению, что благополучию находящегося в семье ребенка угрожает опасность. При этом толкование опасности оставляется на усмотрение чиновника — в результате под опасностью может пониматься грязная одежка ребенка или небольшая площадь родительской квартиры.
Если точка зрения чиновника разделяет сопровождающий его напарник, то сотрудники службы вызывают полицию — полицейские обязаны взять ребенка у родителей и перевести его в указанный чиновниками приют или выбранную им приемную семью. Следом этого родители могут активизировать многомесячную судебную тяжбу с государством за право воротить ребенка или даже несложно увидеться с ним.
«Потерять ребенка в сто раз проще, чем возвратить его назад. Если же изымается махонький ребенок, то в 99 процентов случаев родители его ни при каких обстоятельствах больше не увидят, даже если им удастся доказать, что изъятие было ошибочным, — рассказывает «Эксперту» Уве Йопт. — А ибо служба может изъять — и изымает — детей даже из родильных отделений больниц — и не только в том случае, если родительница страдает наркоманией или алкоголизмом, но даже тогда, когда чиновник полагает, что дама не готова сделаться матерью из-за «отсутствия знаний о материнстве». А дальше мы имеем дело по сути дела с необратимым изъятием — хотя решения Европейского суда, обязательные для выполнения немецкими властями, ясно говорят, что изъятый один раз ребятенок должен располагать пожизненное право на возвращение в родную семью. Но немецкая служба по делам защиты детей исходит из того, что после этого возвращения ребенка в семью ему «в будущем может сызнова грозиться опасность». Конечно, это безупречный несокрушимый аргумент».
Проблема возвращения детей родителям до такой степени остра и значима, что ею лично занимается президент Конференции неправительственных организаций при Совете Европы . «Германия открыто игнорирует решения европейских судебных властей сравнительно права детей возвратиться к своим родителям. Немецкая служба по делам защиты детей методично нарушает европейское законодательство. Это ломание правил прав человека, и в данной сфере я не наблюдаю никакого прогресса — скорее, один регресс», — морозно констатирует в разговоре с корреспондентом «Эксперта» госпожа Эшгер.
Презумпция виновности
Журналистка уважаемой газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung не начальный год занимается проблемами нарушения прав родителей и детей. Раз за разом вскрываются совсем неправомерные действия службы по делам защиты детей — в отношении детей самого разного возраста.
«Когда я рассказываю своим знакомым о таких ситуациях, мне заурядно не верят, говорят: как же так, это же легко невозможно! Но чем больше я занимаюсь этой проблематикой, тем больше я понимаю, что таких случаев весьма много. Позже каждой статьи на тему изъятия детей мне приходит все больше писем от семей, переживших такую же ситуацию», — говорит «Эксперту» госпожа Хуммель и начинает один за другим приводить примеры человеческих трагедий, произошедших по вине чиновников.
В баварском Эрлангене 15−летнего школьника, страдавшего от травли со стороны одноклассников, служба по делам защиты детей под прикрытием полицейских силой перевезла в детский жилище — якобы «для защиты от авторитарной матери». Полгода мать добивалась возвращения ребенка, и только подмога психолога, специализирующегося в области подростковых конфликтов, помогла ей аргументировать свою невиновность и отдать сына.
В том же Эрлангене служба по делам защиты детей изъяла из семьи 15−летнюю школьницу, пожелавшую обучаться дома, — девчурка вернулась к родителям лишь посредством четыре недели.
В вестфальском городке Зёст многодетная семья немцев затем рождения седьмого ребенка (и получения полагающегося по закону в этакий случаях детского пособия в 500 евро) стала объектом пристального внимания со стороны службы по делам защиты детей. Угрожая забрать детей, чиновники заставляли родителей приобретать нужную, как они полагали, бытовую технику, перепланировать обитель и вносить изменения рацион питания детей. Контроль за выполнением указаний осуществляла практикантка социальной службы.
«Сотрудники службы по делам защиты детей перегружены работой, завалены бумагами. Помимо того, у них крайне плохое образование — просто четыре семестра социальной педагогики. При этом они должны быть в одном лице полицейским, психологом, социальным работником. Неудивительно, что постоянно принимаются ошибочные решения. Первая и нередко единственная их реакция: забрать ребенка — и дело закрыто. Разумеется, все должно отваживаться сквозь суд, но в случае изъятия ребенка арбитр типично подписывает все, что предложит служба по делам защиты детей, — размышляет Катрин Хуммель. — Я не могу огульно обвинять всю службу по делам защиты детей. Многие ее сотрудники вправду работают не покладая рук на благо детей. Но отдельные случаи регулярно выходят из-под контроля. Задача содержится в том, что если в отношении семьи в одно прекрасное время возникло подозрение, то служба намертво вцепляется в эту семью и уже не отпускает ее. Кроме того, во многих случаях начинает игрывать образ личная неприязнь. Чиновники хотят «наказать» несговорчивых родителей, которые не проявили к ним достаточного почтения или сказали им что-нибудь как бы «мы сами лучше знаем, как взращивать ребенка»».
Приехавшая из России 25−летняя Анна живет в гессенском городке Гисен и не понаслышке знает, как выглядит увеличенный заинтересованность со стороны службы по делам защиты детей. Мы сидим у нее на кухне. Звук очаровательной, модельной внешности брюнетки с огромными глазами непроизвольно дрожит, когда начинает сказывать историю своей дочери.
Год обратно служба по делам защиты детей потребовала от Анны появиться на профилактическую беседу потом сигнала из детского сада. Тогда Анна еще не знала, что ее ждет. Как выяснилось, воспитатели сообщили в службу, что мать перегружает свою дочку занятиями, что угрожает ее здоровью. «Мы интенсивно занимались ее развитием — и я, и бабушка. Дочь ходила на британский для детей, занималась балетом, посещала игровую группу для русскоязычных детей, и еще мой друг-пианист занимался с ней игрой на пианино. Впрочем, про пианино, слава богу, они не знали», — рассказывает Анна.
Анна вспоминает, как курировавший ее дело чиновник бойко давал указания, как именно ей необходимо заниматься развитием дочки, но при этом признался, что у него самого нет детей. «Но зато я учился в университете на социального педагога», — с гордостью добавил он.
Похоже, такое взгляд главенствует в немецких социальных службах. «Это не вопросительный мотив для дискуссии. У нас есть стандарты. У нас есть формуляры для оценки потенциала угроз для ребенка. Это стандарты производства, с помощью которых не возбраняется определить, угрожает ли ребенку опасность. На основании этого формуляра всякий может дать оценку уровень угрозы ребенку — все равно, есть у этого человека дети или нет», — потрясенно отвечает Инге Бюттнер на вопрос корреспондента «Эксперта» о том, сколь из ее подчиненных имеют собственных детей.
«Я думаю, причина во многом была в том, что я мигрантка, к тому же родила ребенка до времени — в девятнадцать лет, — добавляет после недолгой паузы Анна. — Чиновникам же нереально объяснить, что это был желанный ребенок».
Иностранцы впрямь в особенности уязвимы перед службой по делам защиты детей. Только в этом году — после отчаянно агрессивных демаршей польского МИДа — матерям-полькам , чьи дети после развода оставались с немецкими отцами, наконец-то было позволено толковать во пора редких разрешенных свиданий с детьми по-польски. Раньше одного лишь «я люблю тебя», сказанного матерью ребенку по-польски , было достаточно, чтобы во что бы то ни стало присутствовавший во время свидания чиновник прервал встречу.
Служба по делам гостей нашей страны мотивировала запрет на близкий язык боязнью того, что мать может попробовать оказать на ребенка давление или склонить его к побегу, а немец-чиновник не сможет этого понять.
Несколько лет борьбы и более чем жесткие обвинения в попытке воспроизвести навык 40−х годов по «онемечиванию» поляков заставили немецкие власти выделить дополнительные гроши на приглашение на подобные встречи переводчиков. Но когда Анна находилась под наблюдением службы по делам защиты детей, новые правила еще не вступили в силу — и значит, в случае возникновения проблем ей, скорее всего, предстояло бы затерять право контачить с дочкой по-русски.
Несколько месяцев, испытывая пристальное внимательность чиновников, Анна и ее товарищ провели в страхе за своего ребенка. «Мы серьезно подумывали о том, чтобы улизнуть из Германии. У нас осталась квартирка в Москве, и я бы точь-в-точь не стала продолжать существовать здесь, если бы увидела, что у чиновников появилась думка забрать мою девочку», — говорит Анна.
Свобода оценки
Главная причина сложившейся тупиковой ситуации состоит в том, что чиновники имеют право одаривать очень субъективные оценки положения дел в семье и фактически не подотчетны никому в своих действиях.
«Решение об изъятии детей зачастую принимается на основании факторов, абсолютно не относящихся к собственно отношениям родителей и детей. Например, на основании образования родителей, их материального положения, качества жилья, — перечисляет профессор Уве Йопт из Университета Билефельда. — Если семья как-то раз попала в поле зрения службы по делам защиты детей, чиновники так и будут считывать ее неблагополучной. Дальше свою роль играет чисто человеческое нежелание признать себя неправым. И поверьте: даже задним числом завсегда разрешено выискать аргументы относительно того, что ребенку в действительности угрожала угроза «недостаточного обеспечения», особенно если речь идет о бедной семье. Проблема заключается и в том, что судьи, которые занимаются подобными делами, как правило не хотят портить касательство со службой по защите детей, оттого что им трудиться с этими чиновниками всю жизнь. Потому порой, даже если судья видит, что материал, подготовленный службой, не выдерживает критики, он принимает псевдокомпромиссное решение, которое не обидит чиновников. Например, судья говорит: ребенка надобно вернуть родителям, но произвести это не сейчас, а через три месяца».
Профессор Йопт давно является одним из наиболее активных критиков как имеющейся системы оценки рисков для детей, так и самой концепции безоговорочного примата государства в сфере семейных отношений. «Вмешательство службы по делам защиты детей в семью — это вечно гигантский стресс и для родителей, и для детей. Фактически речь идет о государственном вторжении в автономию семьи, закрепленную в немецком законодательстве. Последствия такого вмешательства часто без затей ужасны», — говорит Йопт, и это не преувеличение. В середине 1990−х годов именно Йопт был экспертом на одном из самых громких процессов, инициированных службой по делам защиты детей и окончившихся колоссальным скандалом — так называемом Вормсском процессе.
В воробьином гнезде
Вормсский процесс начался в 1993 году, а закончился фактически только в 2007−м. За эти годы чиновники из службы по делам защиты детей успели разломать судьбы более чем трех десятков невинных людей.
Все началось с того, что служба по делам защиты детей стоящего в среднем течении Рейна города Вормс объявила о раскрытии активной сети родителей-педофилов. По словам чиновников, проводивших беседы с детьми и пришедших к такому выводу, 27 родителей, а ещё бабушек и дедушек детей в возрасте от нескольких месяцев до нескольких лет создали подпольную организацию, построенную на сексуальной эксплуатации собственных детей. 15 предполагаемых детей-жертв были сразу изъяты из семей и переведены в приют «Воробьиное гнездо», а подозреваемых родителей поместили в следственный изолятор.
Следствие и суд продолжались четыре года. За это время одна из подозреваемых скончалась в изоляторе. Большинство обвиняемых потеряли работу, разорились на адвокатах или были покинуты оставшимися на свободе супругами. В 1997 году суд оправдал всех обвиняемых за полным отсутствием состава преступления и закрыл дело, заключив, что показания детей были неверно интерпретированы.
«Оказалось, что во время следствия была на все сто проигнорирована такая черта детей, как вероятность попадать под воздействие психолога. В таких стрессовых ситуациях, как регулярные опросы, тем более в отсутствие родителей, дети нетрудно попадают под внешнее влияние. Жутко то, что сам психолог может не замечать, как он начинает контролировать ребенка и фактически вкладывает ему в уста те слова, которые хочет от него услышать», — поясняет профессор Йопт.
Но самое страшное началось потом. После четырех лет пребывания в приюте шестеро из пятнадцати изъятых детей наотрез отказались ворочаться домой. «Руководитель приюта был безупречно неадекватным человеком. Все эти годы он настраивал детей супротив родителей. Даже после того, как суд доказал невиновность родителей, он продолжал фанатично питать доверие в то, что родители насиловали детей. Он говорил: «Я отрежу себе руку, если они их не насиловали»», — вспоминает Йопт.
По словам свидетелей, начальник приюта частенько подводил детей к забору приюта и, показывая на внешний мир, повторял: «Там живут ваши злые родители. Они сделали вам страсть сколько ужасного, но в настоящее время с вами я, и я буду вас защищать».
Согласно немецкому законодательству служба по делам защиты детей не имела права вернуть родителям детей, прямо выразивших родное нежелание ретироваться домой к «злым маме и папе». Так что промывание мозгов в приюте продолжилось и после оправдательного вердикта. Более того, оправданным родителям было запрещено стараться наладить с детьми каждый контакт, потому как дети очевидно высказались против него. «Самая младшая из изъятых девочек — ей было восемь месяцев, когда ее забрали у мамы, — говорила мне, что она ненавидит родителей. Она в деталях рассказывала о самом грязном сексуальном насилии, которое она якобы пережила со стороны родителей. Разумеется, это все были истории, которые ей внушили. Она не могла их испытать в реальности, будучи восьмимесячной девочкой. Понятно, что она ненавидела родителей и не хотела возвращаться к ним. Только сейчас, через 14 лет после изъятия из семьи, эта девочка начинает шаг за шагом восстанавливать контакт с матерью», — продолжает профессор Йопт.
Параноидальный мир «Воробьиного гнезда» существовал вплоть до осени 2007 года, когда на компьютере главы приюта невзначай были обнаружены фотографии маленьких голых девочек, некоторые из них были идентифицированы как воспитанницы приюта. Со временем полиции стало известно, что педагог, любивший кроме того организовывать летние лагеря для детей, регулярно приглашал своих воспитанниц ночь проводить к себе в комнату, а также настаивал на собственноручной проверке гигиены девочек, в том числе часто лично мыл их.
В феврале 2008 года педагог, руководивший приютом на протяжении 14 лет, был взят под стражу по обвинению в педофилии. В августе он был признан виновным в совращении малолетних и приговорен к одному году заключения условно. «Если бы эта история была выдумана, это была бы плохая выдумка», — сокрушается профессор Йопт.
Тупик без выхода
Руководительница службы по делам защиты детей во франкфуртском Заксенхаузене Инге Бюттнер разводит руками: «Мы постоянно оказываемся виноватыми. Либо потому, что чересчур активны, либо потому, что мало активны. Никто никогда не скажет, что мы делаем все правильно. Единственное, что мы можем делать, это продолжать ограждать детей до того профессионально, сколь это позволяют нам наши знания и наши полномочия».
Удивительно, но во многом чиновница права. Широчайшие легальные полномочия, взвинченное общественное соображение и общенациональная убежденность в том, что страна — это всемогущий, всеведущий и всеблагой господь, загнали немецкую службу по защите детей в тупик, вылезти из которого на практике невозможно.
Нелогичная и громоздкая система, то проявляющая явно излишнюю жесткость, то закрывающая глаза на откровенные угрозы жизням детей, становится жертвой собственных безграничных полномочий — чиновники, проработавшие тут не один десяток лет, отменно это чувствуют. Беда в том, что главной жертвой системы оказываются дети, которых она призвана защищать.
Вупперталь-Гисен-Франкфурт-на-Майне